* * *

Здесь можно написать стихотворение о птичке в моем саду.
О стеклянной птичке на металлической жёрдочке,
которая переливается в темноте всеми цветами радости,
запасенной днем для детей солнечной батареей.
Здесь можно написать, что уже поздняя осень,
и дети уехали
в город,
где лишь гаджеты в темноте оставляют на лицах лунные отблески.
Можно написать стихотворение
о верном сердце маленькой стеклянной птички,
которая продолжает в сумерках раннего вечера
звать детей
трелями разноцветной радости.
Здесь можно написать стихотворение о том,
как ей все трудней и трудней извлекать из промозглой серости осени
радостный алый,
нежный голубой,
добрый зеленый,
веселый оранжевый,
сказочный фиолетовый.
Можно написать о том,
как ей больно слышать в сумерках
вместо детского топота, и смеха, и залихватского крика, и старательного сопенья –
лишь мои грузные шаги и прокуренный кашель.
Здесь можно написать стихотворение о том,
что скоро зима.
Что скоро зима,
и что скоро уеду и я
в город,
где в темноте фары тасуются,
словно карты Таро,
приближая миллионы развязок.
Можно написать о том, что в саду птичка будет по-прежнему звать детей
радостным алым,
нежным голубым,
добрым зеленым,
веселым оранжевым,
сказочным фиолетовым.
Из-под снега,
мерцая тщедушным стеклянным тельцем,
в котором каким-то непонятным для нас, теплокровных, образом
умещается громадное верное сердце.
Можно написать стихотворение.

* * *

Here you can write a poem about a bird in my garden.
About a glass bird on a metal perch,
which shimmers in the dark with all the colors of joy,
a solar battery stocked up by day for children.
Here you can write that it is already late autumn,
and the children left
town,
where only gadgets in the dark leave moonlight on their faces.
You can write a poem
about the faithful heart of a small glass bird
that continues to call children at dusk
with trills of colorful joy.
Here you can write a poem about
how it is getting harder and harder for it to extract joyful scarlet from the dull gray of autumn,
gentle blue,
good green,
cheerful orange,
fabulous purple.
You can write about
how painful it is to hear at dusk
only my heavy footsteps and my smoker's cough
instead of childish stomping, laughter, screams, and painstaking sniffles.
Here you can write a poem about
the coming winter.
A winter is coming
and I'll soon leave
for the city,
where in the dark the lights shuffle
like tarot cards,
speeding up millions of denouements.
You can write that in the garden the bird will still call the children
with its joyful scarlet,
gentle blue,
kind green,
cheerful orange,
and fabulous purple.
From under the snow,
flickers of a frail glass body,
which, in a way that we, being warm-blooded, find incomprehensible,
can still hold a huge faithful heart.
You can write the poem.

* * *

голубь пьет лужу
в ней отражается небо
зазор в два сантиметра
не более

* * *

a dove drinks from a puddleit
reflects the sky
a gap of two centimeters
no more

* * *

Это когда-то было голубем, который летал.
Сидя на тополе, поджидал с товарищами, когда я с балкона кину хлеба на крышу ателье.
Это было когда-то голубем, который клевал хлеб.
Это когда-то было голубем, который, наевшись, вытанцовывал вокруг голубихи брачный танец.
Видимо, были и дети у того, который когда-то был голубем.
Потом заболел.
И лежал на крыше ателье, изредка поднимая голову и пытаясь встать.
Потом уже просто лежал.
И набежавшие порывы ветра приподнимали крыло, создавая ощущение, что он все еще голубь.
Потом его ела ворона.
Из тех, которым я кидаю на крышу ателье обрезки от мяса для кота.
Потом прилетела другая.
Тоже ела то, что когда-то было голубем.
И сейчас уже не разобрать:
то ли это, лежащее на крыше ателье, было голубем
то ли никогда не было.

Товарищ Пикассо, как же так получилось?!
Ведь мы так вам верили!

* * *

It was once a dove, it flew.
Sitting on a poplar branch with its friends, it waited for me to throw it some bread from the balcony onto the roof studio.
It once was a dove that pecked the bread.
It once was a dove, that, after eating, danced a marriage dance around its she-dove.
Apparently, the one that was once a dove, had children.
Then it got sick.
It lay on the roof of the studio, occasionally lifting its head and trying to get up.
Then it just lay still.
Gusts of wind lifted the wing, creating the feeling that it was still a dove.
Then a crow ate it.
It was the crow I throw meat cuts to, the cuts I save for my cat.
Then another crow flew in.
It, too, ate what was once a dove.
And now you can't tellwhether this thing on the roof of the studio ever was
or wasn't a dove or never was.

Comrade Picasso, how did this happen?!
After all, we believed you so!

* * *

Следы голубя на выпавшем ночью снегу
совпадают с трассой Беломорканала.
Только в меньшем масштабе.
Еще меньший масштаб на пачке папирос,
которая прячется в кармане поэта Виктора Куллэ.
Хироманты утверждают,
что точно такая же линия
есть на ладони каждого русского.
Если, конечно, долго вглядываться,
не мигая.

* * *

Traces of a pigeon in last night's snow
fit the outlines of the Belomorkanal highway.
Only on a smaller scale.
And on an even smaller scale, a pack of cigarettes,
hidden in a pocket of the poet Viktor Kulle.
Palmists claim
that a palm of every Russian
has exactly the same line.
Of course, only if you peer at it for a long time
without blinking.

* * *

Молодые люди раскатали ледяную дорожку.
Весело едут вперед.
Прохожу, улыбаясь в седые усы.

* * *

Young people smoothed out an ice track.
What a fun ride for them.
I walk past, smiling into my gray mustache.